...На ранее чистенькой кухоньке, а теперь закопченной, давно без ремонта, как и во всём доме, за это время образовался немыслимый бардак. Надо бы убрать, но я, почему-то ничего не соображаю, дрожащие руки ведут свою партию и вытворяют нечто ведомое только им одним. На плите - пустая гусятница, рядом - кастрюлька с чем-то закисшим, заплесневелым и вонючим. Отправляю это в унитаз, вонючую кастрюльку сразу в контейнер, она, всё равно, ржавая да без ручек.

Возвращаюсь на кухню, но там всё равно воняет тухлятиной, и я пока не вижу, от чего. Есть хочется, и тогда я решаю что-нибудь приготовить. Кладут мои шаловливые ручонки в гусятницу кусочки сырой курицы. Обнаруживаю, что часть кусков курицы случайно выброшена в помойное ведро, достаю их оттуда, и бросаю тоже в гусятницу тушиться, но как попрёт оттуда какая-то непонятная красная пена! И всё это прямо на плиту! И вся духовка заполнена какой-то слизистой массой, в которой сломанная пополам сковородка вся ржавая и её меленькие осколочки повсюду, а так же – тухлые яйца, кальмары, спьяну положенные туда вместо холодильника и там забыты, и теперь всё это жутко воняет... Короче, пока всё это ликвидировалось, меня чуть было не вырвало! Открываю окна, спасаю помещение от этого свинства, вынося в контейнер горы мусора. Читать далее

...На ранее чистенькой кухоньке, а теперь закопченной, давно без ремонта, как и во всём доме, за это время образовался немыслимый бардак. Надо бы убрать, но я, почему-то ничего не соображаю, дрожащие руки ведут свою партию и вытворяют нечто ведомое только им одним. На плите - пустая гусятница, рядом - кастрюлька с чем-то закисшим, заплесневелым и вонючим. Отправляю это в унитаз, вонючую кастрюльку сразу в контейнер, она, всё равно, ржавая да без ручек.

Возвращаюсь на кухню, но там всё равно воняет тухлятиной, и я пока не вижу, от чего. Есть хочется, и тогда я решаю что-нибудь приготовить. Кладут мои шаловливые ручонки в гусятницу кусочки сырой курицы. Обнаруживаю, что часть кусков курицы случайно выброшена в помойное ведро, достаю их оттуда, и бросаю тоже в гусятницу тушиться, но как попрёт оттуда какая-то непонятная красная пена! И всё это прямо на плиту! И вся духовка заполнена какой-то слизистой массой, в которой сломанная пополам сковородка вся ржавая и её меленькие осколочки повсюду, а так же – тухлые яйца, кальмары, спьяну положенные туда вместо холодильника и там забыты, и теперь всё это жутко воняет... Короче, пока всё это ликвидировалось, меня чуть было не вырвало! Открываю окна, спасаю помещение от этого свинства, вынося в контейнер горы мусора.

С отвращением ем омерзительную овсяную кашу, похожую на клейстер. Потом, глядя в окно на непогоду, меланхолично пью позавчерашний чай с вареньем, сняв с него перед этим белую со светлой празеленью, плесень. Затем, с ненавистью ленивого человека к сизифову труду по быту, мою посуду, протираю тряпкой выцветшую и порезанную ножом, клеёнку на столе. С кухней всё. Усталость притягивает меня к дивану, как к гигантскому магниту, но надо прибраться и в комнате. Распахиваю окна и здесь, начинаю уборку. Свежий воздух, ворвавшийся в помещение, бодрит и придаёт сил. В контейнер летит много скопившегося за несколько лет постоянной занятости на работе, хлама, до коего ранее не доходили руки, и теперь, наконец, когда работы уже нет, дошли. Натыкаюсь на пыльную связку каких-то старых тетрадей. Это личные дневники ещё со школьных лет, которые мне, в конце концов, когда дни стали похожи, как клоны, вести надоело. Разрезаю бечёвку, выбрасываю её в ведро, протираю каждую толстую тетрадь влажной тряпицей от пыли. Беру тетради одну за другой, открываю их в случайном порядке, читаю, открывая их наугад: «Утро. Еду на автобусе в Марфино... Проезжаю указатель с надписью ХЛЕБНИКОВО. Первые две буквы кто-то замалевал синей краской. Сразу несколько голосов в нашем автобусе прочитало вслух то, что без этих букв получилось. Раздалось ржание. Едем дальше. Какое чудесное утро!..», пролистываю сразу несколько страниц и читаю: «Когда мы работали на прополке или сборе редиски и свёклы в жару, изнывая от зноя и жажды, это было ещё полбеды. Гораздо хуже было в дождь  и холод. Мы так сильно замёрзли, когда свёклу эту собирали, что мои руки закоченели, и совершенно мне не повиновались. Невозможно было расстегнуть пуговицы, и мне помогали...», дальше читаю, всё так же, случайно.

«…В раннем детстве до меня как-то долетело незнакомое доселе слово: "х*й". Спрашиваю у родителей, что это такое. Они отвечают, что это такая деталь от трактора и что слово это только для узких специалистов, и его произносить не нужно. Время шло, и, волею судеб, оказались мы в деревне, где был трактор. Возле него возился механизатор. Спрашиваю: "Дядь, а где у трактора х*й?"», Читать далее